Secret languague of birds dictionary

Про то, что  для творчества необходимы излишки. В принципе не то чтоб они были прямо необходимы именно для творчества - они необходимы для того, на мой взгляд, чтобы творчество не отбирало жизнь. Нет излишков - заберем  что есть, даже жизненный минимум, тут дело-то такое - атф в той или иной форме процесс все равно съест, а уж твоя забота - сколько его было. Но чтобы не вышло как с Галичем Ван Гогом лучше озаботиться, чтоб излишки все-таки были.
Я не фанат Цветаевой, но очень ярко помню кусочек из ее воспоминаний (возможно потому, что ненавижу жарить рыбу!)
"У меня за годы и годы отупел не ум, а душа. Удивительное наблюдение: именно на чувства нужно время, а не на мысль. Мысль – молния, чувство – луч самой дальней звезды. Чувству нужен досуг, оно не может жить под страхом. Простой пример: обваливая 1,5 кг мелких рыб в муке, я могу думать, но чувствовать – нет: запах мешает! Запах мешает, клейкие руки мешают, брызжущее масло мешает, рыба мешает: каждая в отдельности и все 1,5 кг вместе. Чувство, видимо, более требовательно, чем мысль."
И я бы сказала, что досуг все-таки нужен и уму, просто при нынешней скорости жизни это становится особенно очевидно.

За второй завтрак мистер Грюйтер сел в превосходном настроении. Просто удивительно, какой занимательной может стать жизнь, если проявить немного изобретательности. Есть люди в Амстердаме и даже в Батавии и Сурабайе, которые считают его острова местом ссылки. Им невдомек, как здесь приятно и сколько забавного он в состоянии извлечь из такого, казалось бы, безнадежного материала. Его спрашивали, неужели ему не скучно без клуба, скачек и кино, без танцев, что устраиваются раз в неделю в казино, и без общества голландских женщин. Нисколько. Он любил комфорт. Прочная мебель в той комнате, где он сейчас сидел, вполне удовлетворяла его своей солидностью. Он любил читать французские романы фривольного содержания и с наслаждением поглощал их один за другим, не смущаясь мыслью, что это пустая трата времени. Ему представлялось величайшей роскошью попусту тратить время.
**
Как все добрые голландцы на Дальнем Востоке, он начинал ленч со стаканчика голландского джина, отличавшегося едким застарелым запахом, который не всякому был по вкусу, но мистер Грюйтер предпочитал его любому коктейлю. Потягивая джин, он, кроме прочего, чувствовал, что поддерживает
традиции своей нации. Затем следовало неизменное голландское блюдо из риса. Оно подавалось ежедневно. Грюйтер наполнял глубокую тарелку рисом, и три боя, прислуживавших ему, по очереди подавали ему кэрри, другие приправы, яичницу. Вслед за тем каждый из них приносил еще по одному
блюду: бекон, бананы, рыбу под маринадом, так что вскоре на его тарелке вырастала высокая пирамида. Он все это перемешивал и приступал к трапезе.
Ел он неторопливо, с удовольствием. За едой выпивал бутылку пива.
Пока он ел, он ни о чем не думал. Все его внимание было обращено на гору еды, стоявшей перед ним, и он уничтожал ее с радостной сосредоточенностью. Это блюдо никогда ему не надоедало. Опустошив глубокую тарелку, он утешался мыслью, что завтра его опять ждет то же самое. Для него это блюдо было столь же непременным, как хлеб для остальных людей. Прикончив пиво, он закурил сигару. Бой подал ему чашку кофе. Он откинулся в кресле и позволил себе насладиться размышлениями.

прекрасная и  полная важного для меня смысла история, пусть будет тут.

Как-то вечером, перед премьерой Пуччини в "Ла Скала", с сеньорой Витачей произошел странный, даже вдвойне странный казус. Она направлялась на спектакль в оперу -- это совсем близко от отеля. Прямо на улице с ней случился обморок с временной потерей зрения. У нее заболела правая нога, но не там, где она оступилась, а на соседней улице. Боль двигалась метрах в двухстах впереди нее, обогнула что-то, наверное газетный киоск, и свернула за угол. Потом боль остановилась, вероятно перед витриной или объявлением на стене. Сеньора Витача отчетливо почувствовала, что боль приближается к ней иуже идет по той же улице, и тут обморок с временной потерей зрения кончился, и боль соединилась с ней, вступив в правую ступню. В этот самый момент сеньора Витача услышала голос. В толпе людей она различила его, очень знакомый голос, будто завороженная она пошла за ним. Голос что-то рассказывал, чуть заикаясь, глубоким альтом, и она не сразу поняла, принадлежит он мужчине или женщине. Стремительно удаляясь, голос говорил на ее прежде родном языке, на сербском, на котором она больше не говорила и не пела, но который все еще прилично помнила. Это был тот самый глухой и неровный голос, которым она говорила ласковые слова своим детям и убаюкивала их в те времена, когда не была еще госпожой Разин, той, которая впала во грех, а потом взяла на душу смерть своих детей.
Она окликнула этот голос: -- Петка, Пятница, Амалия, Витача! -- но из толпы никто не отозвался.
И тогда она побежала за этим голосом, в противоположную сторону от "Ла Скала", умиравшего в своем бархате и позолоте, побежала, навсегда оставляя мир аплодисментов, когда-то градом обрушивавшихся на улицы Вены, бросая свой чудный голос, первое сопрано Италии, ради этого хриплого, надтреснутого альта, подобного звуку треснувшего бокала, способного держать один только лед.
Птицы, желая подняться ввысь, ловят теплые струи воздуха и легко и быстро воспаряют в небо, под облака. Так и Витача легко и быстро вознеслась на теплых струях горя и жгучей тоски в поднебесье оперных театров. Птицы, желая спуститься, ловят холодную струю воздуха и быстро снижаются до земли. Такая струя несла теперь Витачу вниз.
Она еще шла за чьими-то шагами и голосом, но в толпе трудно было не потерять этот голос. Слышалось только, как впереди по улице кто-то в темноте твердо шагает в ночь. И вдруг шаги пропали. Ноги отказались служить Витаче, и в отель она вернулась на машине. Стоял октябрь, по темному небу плыли облака, и было заметно, что ничего-то они не помнят. Сухая листва шуршала по тротуару, словно жесть. У ворот времени ожидала огромная страна Будущего.
** Была почти полночь, на небе поблескивали ледяные звезды, Витача лежала в гостиничном номере, утомленная неудачной погоней за неровным голосом. И тут до нее донеслось из соседней комнаты пение. Есть в жизни каждого человека такие всесильные песни, которые сначала слышатся во сне, затем надолго, почти навсегда, забываются, и только потом, к концу жизни, их слышат наяву как приговор -- казнь или помилование. Это была такая мелодия. Та самая песня, которую несколько десятилетий назад Витача Милут пела девчонкой, бросая свои гребни в таз с водой, а потом позабыла. Песня, которую она вспоминала десятилетиями и которую, на свою беду, вспомнила теперь. Это была "Последняя голубая среда", и пел ее тот самый хрипловатый, надтреснутый голос, за которым она бежала тогда вечером.
В номере сеньоры Витачи находилось флорентийское зеркало. Узорчатое снаружи, с обратной стороны заклеенное картиной. Витача подбежала к зеркалу, не без труда передвинула его, так что стала видна изображенная на картине молодая наездница, сидящая верхом на гнедом жеребце в белых чулках. За зеркалом же оказалась дверь. Витача без раздумья влетела в соседний номер. Там возле балконной двери стоял кудрявый человек. Взлохмаченные его волосы блестели, точно их окунули в смолу. У него был маленький, будто динаром прорезанный рот и перстень на большом пальце. Он грыз ногти и что-то напевал. Когда она вошла, он обернулся, брови и усы его словно бы раздвинулись при виде ее.
-- Ты знаешь, кто ты? Ты знаешь, кто? -- шептала Витача, не понимая, что спрашивает, да и он не понимал ее итальянского. Весьма учтиво спросил, не побеспокоил ли, и пояснил, что вот уже два дня живет по соседству. Говорил он по-сербски, и это означало, что он ее знает. Он спросил, почему сегодня вечером она сорвала спектакль в опере.
-- Небо высоко, земля тяжела, -- задумчиво ответила Витача.-- Представьте, что вы -- река и течете только ночью. И по ночам жаждущие приходят к вам напиться. И если у водопоя промычали хотя бы два-три вола, разве это не повод считать волами всех пришедших? Короче, хватит с меня косоротых слащавых теноров, стремящихся проглотить собственное ухо. Здесь Витача и незнакомец расхохотались. Это был первый смех Витачи вне сцены. Первый за десять лет. Потом они стали встречаться. Их видели на общем балконе (он соединял их комнаты), где они играли осенней листвой в карты, как это делают влюбленные. Только продолжалось это недолго.

Только что чуть было кондратий меня не приобнял. Разбираюсь со своими неоконченными формулами, желая добавить в одну из них ветивер (ту где пряничный домик без пряничного домика). Открываю файл с формулой, смотрю... это ж не то, компаунда мало, а у меня в пробирке 30 мл раствора. Непорядок. Что  я сделала не так - не сохранилась вовремя, уничтожила нужный файл, перепутала названия? Лезу в архив, открываю - та же фигня. Вспомнила, к счастью, что дело таки в названиях.
Моя склонность обмусоливать одни и те же темы и давать им похожие названия файлов до добра, конечно, не доведет. Когда я писала диссер, вся папка была забита файлами с названиями типа disserlastlastlast3last121306lastpravka.doc. Где ум и фантазия? Когда нужно давать названия файлам - они идут на прогулку. Так и маюсь с "брутальная кожа", "самая брутальная кожа", "брутальная кожа с ветивером и бессмертником", "ветивер с розами и чоей лобан", "очень злая и ядовитая кожа".   Или там surrender, surrender-s, surrender-sb-spirt, surredner-sbm.
Хотя когда фантазия не отлучается, выходит только хуже, я даю формуле какое-нибудь настолько символическое название, что потом совершенно не могу вспомнить, как таки я назвала свою полу-воплощенную идею. Фантазия у меня богатая, файлов в папке около двух сотен, иногда могу сидеть и тупить довольно долго - "что я имела в виду и от кого шифровала ход мыслей".
В общем, с трудом, но разобрала-таки, куда мне капать ветивер, ура.

У меня специевый инсайт.
В голове все наконец-то сложилось в одну единую картинку.
В том числе тот странный факт, что некоторых человеческих особей ароматы специй, обычно действующие на нервную систему тонизирующим образом, успокаивают. Как обычно, все очень логично, но и правда - чего не знаешь - будто бы и не существует.
Когда соберу слова в предложения -  непременно все расскажу.
А пока скапываю специевый аромат, конечно.

Знаете, я все отзывы о своих ароматах люблю, но на сегодня  среди рецензий есть однозначный лидер. Моя любимая рецензия  - авторства flacon007  про аромат Revenge. В качестве мести благодарности испытываю желание подарить автору атомайзер аромата, потому что слов для комментариев нет:)
Вообще я очень люблю отзывы Дмитрия. Во-первых, он даже что-то хвалит, а кому это не приятно. Во вторых (может даже все-таки во-первых!) он критикует, Но как! Тактично по форме (а нетактичную критику я, оберегая свое эго, почти всегда пропускаю мимо, полагая, что мысль, выраженная в невежливой форме, не достойна моего внимания) и рационально. Ну и так здорово узнать позицию человека с другими парфюмерными и эмоциональными пристрастиями! Это и волнующе и познавательно и полезно и вообще. Стоит сказать, что Дмитрий на критику скуп, и каждое зерно я берегу и вспоминаю. Периодически, придумывая очередной аккорд я ловлю себя на мысленном диалоге : "-А вот на это что скажете?... - А вот что..." (иногда угадываю;)
В общем, счастье.
Вот еще отзывы flacon007 на мои ароматы -
Яблоневый сад, Казак, Cuir de Russie, Black Gardenia, Forbidden, Fleur d'Orange, White Spring и 150 дней до лета.
Горжусь и радуюсь, обдумывая результаты встречи сочинила заготовки еще для двух фужеров и одного одеколона. Будет  чем развлечься  :)

В общении с не знакомыми, хоть устном, хоть письменном,  я предпочитаю обращение Вы.
Для меня граница между Ты и Вы лежит  примерно параллельно границе формальное-не формальное прикосновение. Примерно, потому что все-таки в другой плоскости, так что это скорее метафора.
"Вы" - подать руку для рукопожатия или поцелуя, опереться  на руку при выходе из машины или автобуса, с французами - поцелуи в щеку при приветствии и прощании.
"Ты" - соприкоснуться пальцами, передавая чашку с чаем, тронуть за плечо, чтобы привлечь внимание, десятки мелких бытовых прикосновений, говорящие вместо слов или вместе со словами что-то, если вторая сторона имеет схожие границы "ты".

Стадия "Вы" с кем-то не переживает и трех минут, особенно при личном общении, как-то понятно, что нет тут никакой дистанции. Это если обоим собеседникам одновременно и комфортно сократить дистанцию, и это куда удобнее для обсуждаемых тем и формата общения.  Иногда кажется, что с таким "сто лет уже знаком".
Иногда  переход на "ты" скорее формальность, а дистанция остается прежней. Да и нет особого желания ее сокращать: машешь друг другу с разных льдин, перекрикиваешься, все замечательно.
Иногда же сокращение дистанции с "Вы" на "Ты" - совершенно самоценный, интересный процесс, как танец.  Такое не часто бывает, но бывает. Тут не годится бухнуть в первый попавшийся момент "давай уже на ты, сколько можно". Не красиво.  Подходящий повод, небанальный способ... Каждый раз радуюсь, когда создается  правильный единственный в своем роде момент. Вот в приятной и интересной мне переписке случилось: очередное письмо начинается практически как продолжение внутреннего монолога, в котором звучит "ты". Становится тепло и дыхание немного сбивается - как будто идешь домой по холодной улице, видишь - еще 10 шагов до двери, и вдруг шаг - и тепло вокруг, цветы там, солнце.  Маленькое чудо. Изящное решение или литературный прием - не важно. Не позже, но и не раньше чем нужно, ровно в тот последний момент, когда это еще немного неожиданно. Люблю такие моменты, жаль только, что про них и не расскажешь толком.

У меня зимняя хандра. Wild Wind настойчиво стучится в окно. Я купила цитрусов, бри и мороженой клубники, а радости не хватает - унесло ветром, сдуло. Сама себе надоела...
Трудотерапия выглядит так: я, когда еще не получила подробное ТЗ к личному аромату "Парамарибо", сделала на свой вкус первый эскиз к "Марокко",  но "в цвет" он не попал, с тех пор лежит у меня одинокая пробирка. Мне-то аромат понравился, но как-то руки все не доходили. И вот дошли, тем более я уже пару месяцев хочу раскрыть тему специй и тему красной розы. И тут меня осенило, что, пожалуй, можно раскрыть ее в одном аромате. Тем более там есть один нюанс, который, возможно, придаст некой оригинальности этой всем понятной темы...  Там не будет можжевельника, хвои и такого количества смол, как в получившемся потом Парамарибо, зато будет  много густой розы, кедр и специи, и, конечно, животные материалы. Возможно,  гимн теплу и свету уймет мою меланхолию...